«Ветер в ивах». Лунин, Токмакова или Резник — чей перевод лучше?

Есть у меня две книги шотландского писателя Кеннета Грэма «Ветер в ивах». Одна в переводе Ирины Токмаковой без иллюстраций. Другая с красочными иллюстрациями Роберта Ингпена в переводе Виктора Лунина.

Я очень люблю Ирину Токмакову и люблю Виктора Лунина. Но вы знаете, ни одна из этих двух книг у меня не пошла. Я уже было решила, что Кеннет Грэм совершенно не мой писатель и вряд ли я буду знакомить с ним ребенка, как вдруг мне попался перевод Владимира Резника.

Старая книга 1992 года из библиотеки с его же иллюстрациями.

Конечно, о вкусах не спорят. Уверена, что найдутся и те, кому перевод Токмаковой и Лунина ближе. А есть еще перевод и Дарьи Налепиной. Тем более, честно скажу, с оригиналом не сравнивала.

Но для меня книга открылась именно благодаря Владимиру Резнику. Сколько легкости и динамики в его переводе!
Сравните! Какой перевод предпочитаете вы?

НА БЕРЕГУ РЕКИ. Перевод В. Резника

Все утро Крот трудился как вол, занимаясь весенней уборкой: семенил по стремянкам, ступенькам и полкам — сначала с веником и тряпками, потом с кистью и ведром известки до тех пор, пока вся грязь, весь сор и почти вся известка не облепили его атласную шкурку. А весна дышала и сверху, и снизу, и вокруг него: в воздухе и в земле, наполняя томительным ароматом даже его тусклое жилище. Удивительно ли, что, в конце концов, Крот швырнул ведро на пол и, воскликнув: «Пропади все пропадом!» — стрелой вылетел из дома. Оттуда, сверху, что-то повелительно звало его, и он устремился вверх по крутому тоннелю, который в его случае соответствовал подъездным аллеям в имениях более зажиточных животных. И вот он греб, скреб, рвал и метал, а потом снова метал, и рвал, и скреб, и греб, без устали работая лапами и урча, и, наконец, — бэмс! — его рыльце по-казалось над землей, и Крот забарахтался в теплой луговой траве.

 

БЕРЕГ РЕКИ. Перевод В. Лунина

Всё утро крот Мол усердно трудился, приводя в порядок после долгой зимы свой домишко. Сначала он орудовал мётлами и тряпками, затем взял кисть и ведро с побелкой и, залезая то на стремянку, то на стул, принялся за потолок. Но, когда он наглотался пыли и забрызгал побелкой чёрный мех на занывшей спинке и уставших лапах, с работой было покончено.

 

Весна чувствовалась повсюду: и в воздухе над ним, и в земле под ним, и вокруг него, наполняя тёмное и низкое подземелье духом беспокойства и неосознанных желаний. Неудивительно поэтому, что Мол швырнул вдруг кисть на пол, крикнул: «Надоело!», и «Пропади всё пропадом!», и ещё «А ну её, эту уборку!» – и опрометью бросился из дому, не задержавшись даже для того, чтобы надеть пальто. Что-то властно звало его наверх, и он устремился в крутой узкий туннель, который был для него тем же, что посыпанная гравием дорожка для животных, живущих ближе, чем он, к солнцу и свету. Мол скрёб и царапал, рыл и копал, а потом снова копал и рыл, царапал и скрёб. Он усердно работал маленькими лапами, бормоча себе под нос: «Наверх! Наверх!» – и наконец – хлоп! – его мордочка вырвалась на солнечный свет. Мгновение – и он уже катался на тёплой траве огромного луга.

 

НА РЕЧНОМ БЕРЕГУ. Перевод И. Токмаковой

Крот ни разу не присел за все утро, потому что приводил в порядок свой домик после долгой зимы. Сначала он орудовал щетками и пыльными тряпками. Потом занялся побелкой. Он то влезал на приступку, то карабкался по стремянке, то вспрыгивал на стулья, таская в одной лапе ведро с известкой, а в другой — малярную кисть. Наконец пыль совершенно запорошила ему глаза и застряла в горле, белые кляксы покрыли всю его черную шерстку, спина отказалась гнуться, а лапы совсем ослабели.

Весна парила в воздухе и бродила по земле, кружила вокруг него, проникая каким-то образом в его запрятанный в глубине земли домик, заражая его неясным стремлением отправиться куда-то, смутным желанием достичь чего-то, неизвестно чего.
Не стоит удивляться, что Крот вдруг швырнул кисть на пол и сказал:
— Все!
И еще:
— Тьфу ты, пропасть! И потом:
— Провались она совсем, эта уборка! И кинулся вон из дому, даже не удосужившись надеть пальто. Что-то там, наверху, звало его и требовало к себе. Он рванулся вверх по крутому узкому туннелю. Туннель заменял ему дорожку, посыпанную гравием и ведущую к главным воротам усадьбы, которая есть у зверей, живущих значительно ближе к воздуху и солнышку, чем Крот.
Он спешил, скреб землю коготками, стремительно карабкался, срывался, снова скреб и рыл своими маленькими лапками, приговаривая:
— Вверх, вверх, и еще, и еще, и еще!
Пока наконец — хоп! — его мордочка не выглянула на свет, а сам он не заметил, как стал радостно кататься по теплой траве большого луга.

 

НА БЕРЕГУ РЕКИ. Перевод Д. Налепиной

Всё утро Крот провёл в трудах. Шутка ли — Большая Весенняя Уборка! Сперва нужно было вымести всю пыль метёлкой, затем всё вымыть начисто тряпкой, а уж потом вооружиться ведром с извёсткой и лохматой кистью — и побелить потолки и стены, залезая то на стул, то на стремянку. От пыли чесались глаза, першило в горле, блестящую меховую шубку Крота усеяли брызги побелки, а уж как у него болели спина и лапки!

Весна чувствовалась в воздухе, весна была повсюду — и не только там, наверху, но и здесь, под землёй, в маленькой скромной норке Крота. Весна волновала и тревожила, она манила куда-то, и потому не удивительно, что Крот внезапно бросил лохматую кисть прямо на пол и воскликнул: «Да что ж такое-то! Надоело!» А затем: «Чтоб мне лопнуть!» И ещё: «К чёрту весеннюю уборку!» После этого он выскочил из дома, даже не потрудившись надеть пальто. Что-то неведомое там, наверху, призывало его так властно и нетерпеливо, что Крот бегом бросился в тёмный и узкий туннель…